Окаянный дом - Бабицкий Стасс
– Качество… чего? – переспросил сыщик.
– Шеллака. Мы делаем из него пластинки для граммофона.
– Никогда не слышал. Это вещество сродни каучуку?
– Нет, это совсем другое, – покачал головой Дульцкий и пустился в объяснения. – Есть особый вид гусениц, которые живут только в тропических лесах. Они ползают по стволам деревьев, пожирают кору и оставляют взамен капельки своей слюны. Насекомые крошечные, но их миллиарды. В жаркие месяцы деревья покрываются их слюной снизу доверху. Хитрые индусы аккуратно счищают вязкую жижу, вытапливают через парусину и закатывают в бочонки. Везут в Москву. Здесь я их вскрываю и проверяю, чтобы не было никаких примесей… Матерь Божья, знали бы вы, как мне тошно! Эти чертовы червяки плюют из своей Индии прямо мне в душу… Ах, господин Мармеладов! Как бы я хотел хотя бы день, да что там, хотя бы час пожить вашей жизнью, полной загадок и тайн!
– Поверьте, и это надоедает, рано или поздно, – сыщик посмотрел на оконное стекло, исхлестанное струями дождя, и потянулся за плащом. – А впрочем, пойдемте!
– Куда?
– К соседям Мамонтовых.
– Вы серьезно? – Дульцкий задохнулся от восторга.
– Какие уж тут шутки. Мы оба слышали выстрел. Имеем полное право потревожить… Да оставьте вы этот колпак! После заберете.
– Но как же… На улице дождит.
– Ничего, поедем в закрытом экипаже.
Сыщик поднял револьвер к потолку и спустил курок.
– Снова-здорово! Чегой шумите-то, Родьён Романыч?! – рявкнул запыхавшийся дворник. – Добрых людей пужаете…
– Раздобудь-ка нам, добрый человек, коляску с козырьком. Да поживее! – скомандовал Мармеладов. – Пан Дульцкий, на сей раз рубль за вами.
* * *Трехэтажный дворец Мамонтова выглядел словно купеческий недоросль в люстриновом кафтане, сытый и лоснящийся, повалившийся на перины для послеобеденной дремы. Небольшой домик, притулившийся справа, казался рядом с ним босоногим бродяжкой, клянчащим у прохожих грошик. Фасад местами облупился, окна давно не мыли, а входная дверь скрипела на несмазанных петлях. Столь же противным был и голос старого слуги:
– Чего надобно?
– Хозяева дома? – спросил в ответ Мармеладов, переступая порог.
– Куды прёшь?! – лакей попытался захлопнуть дверь, но сыщик навалился плечом, не позволяя этого сделать. – Обождите, сперва доложу.
– А нам что же, прикажешь под дождем мокнуть? – возмутился Дульцкий, врываясь в дом. – Впусти гостей, cham, и докладывай, сколько влезет.
– Ишь, шустрец какой, – старик вцепился в загривок коротышки неожиданно сильными пальцами. – Не положено!
На шум из боковой комнаты вышла миловидная женщина лет тридцати.
– Яким, кто там?
Звуковой мастер потянулся к шляпе, чтобы галантно приподнять ее, но тут же вспомнил, что на нем нет головного убора. Он смутился и забормотал:
– Тысяча извинений, драгоценная пани, за то, что вторгаемся без приглашения, но обстоятельства… Мы к вам с вопросом… Точнее по делу. Не знаю, как начать…
– Входите, господа. Не держать же вас, и вправду, на улице.
Под неодобрительное ворчание слуги, они сбросили мокрые плащи и прошли в скромно обставленную гостиную. Мебель здесь была самая дешевая, обои на стенах без узора, да к тому же заметно выгоревшие. Вместо абажура – конус из бумаги, расписанный акварелью. Даже в свои лучшие годы эта комната не выглядела уютной, теперь же в ней поселилась беспросветная тоска.
Хозяйка отодвинула стул, на спинке которого висел потрепанный мужской сюртук, и села к столу. Она убрала несколько листов, исписанных мелким почерком, в шкатулку и захлопнула крышку.
– Вы хотите осмотреть дом? Это несколько преждевременно. Я еще не приняла окончательного решения и цену вам назвать не готова.
– Мы… Нет, мы хотим узнать… Только не пугайтесь, и не сочтите меня безумцем. Но третьего дня я был у Мамонтовых и слышал приглушенный звук выстрела. Как будто из вашего дома. Вы… Простите, за нескромность, прелестная пани… Могу ли я предположить, что это вы стреляли?
– Нет.
– А кто же тогда?
– Никто не стрелял. Это какое-то недоразумение, – она говорила спокойно, но губы слегка дрожали. – В нашем доме никогда не было оружия. Хотя… Вы сказали третьего дня? Это была среда, верно?
– Да, да.
– В среду, после полудня, к нам приходил доктор. И только он открыл свой чемоданчик, как лопнула склянка с эфиром. Звук был такой громкий, что я вскрикнула! Полагаю, со стороны его нетрудно было перепутать с выстрелом из револьвера.
– Уф! Гора с плеч, – обрадовался Дульцкий. – Как просто все объясняется. А я-то навыдумывал, что за этим звуком скрывается зловещее преступление. Но если это лишь склянка… Отрадные известия! Простите, светлейшая пани, что из-за пустячных подозрений…
– Погодите! – перебил его Мармеладов. – А к кому приходил доктор?
– Моему мужу нездоровилось.
– Надеюсь, ему лучше? – сочувственно спросил Дульцкий.
Она отвернулась, сняла сюртук со спинки стула и положила на колени. Пальцы нервно ощупывали ветхую ткань, словно в поисках чего-то важного, и когда дошли до незаметной заплатки на рукаве, женщина чуть слышно произнесла:
– Мой муж умер.
– Матерь Божья! – ахнул Дульцкий. – Простите наше бестактное вторжение в столь неподобающее время. Мы не…
Мармеладов снова перебил его.
– Давно ли занедужил ваш муж?
– В понедельник утром.
– Лихорадка?
– Не похоже. Не было жара или бреда. Он просто лежал, не в силах пошевелиться и дышал с трудом…
– Отчего же сразу не позвали доктора?
– У нас, видите ли, не так много денег, – хозяйка покраснела от смущения. – И муж сказал… Что без особой необходимости… Не стоит тратиться… Дважды я порывалась отправить слугу за доктором, но муж запрещал… А когда он впал в беспамятство, я побежала в ближайшую больницу. Уговорила одного хирурга осмотреть и поставить диагноз… Но было… Поздно…
Вдова зарыдала, прижимая к груди сюртук. Дульцкий налил воды из графина и торопливо подал ей стакан. Сыщик остался безучастен к слезам и вздохам.
– Это одежда вашего мужа? – он вежливо, но настойчиво вытащил сюртук из рук женщины, осмотрел со всех сторон, особое внимание уделив подкладу и рукавам, вывернул карманы, в которых не обнаружил ничего, кроме дыр.
– Серый шалон. Ткань дорогая, но сама вещица уже изрядно поношенная, – бормотал Мармеладов, ни к кому конкретно не обращаясь. – На рукавах много мелких затяжек и застрявшие щепочки, а вот здесь, у самого отворота, засохшие капли столярного клея. Ваш муж был плотником?
– Что вы, он химик… Был химиком, – поправилась вдова и слезы снова потекли по ее щекам. – Преподавал в университете. Но потом случился скандал: кто-то донес, что мой муж… Учил студентов делать бомбы… Это неправда! Неправда!!! Он был прекрасным человеком, он думал только о науке. Жандармы после обыска и допроса принесли извинения, поскольку не нашли ничего предосудительного. Но профессор Кислицын… Завистливый старик… Настоял, чтобы мужа выгнали из университета, с позором.
– Это случилось в 1897 году? – спросил Мармеладов.
– Откуда вам известно?
– Сюртук длинноват. Сейчас носят гораздо короче. А такие были в моде как раз два года назад, – объяснил Мармеладов. – Ваш муж так и не сумел найти место с хорошим жалованием, перебивался случайными заработками. Когда с трудом сводишь концы с концами, тут уж не до обновления гардероба… Но чем же занимался ваш муж?
– Он всегда раздражался, когда я спрашивала. Поэтому я перестала спрашивать. Муж запирался в старом сарае, у него там мастерская… Была… Иной раз пропадал по трое суток, я лишь посылала ему подносы с обедом, но чаще всего слуга возвращал еду нетронутой.
– Потому он и слег! – воскликнул Дульцкий. – Ваш муж, горедушная пани, совсем себя не щадил. Да разве можно пропускать обеды или, допустим, ужины?! Это же категорически вредно для здоровья! Вы тоже не должны себя истязать. Страдания, печаль, я все это понимаю. Но хотя бы куриный бульон…
